С исторической точки зрения, существует большое число способов обмена товаров и услуг среди людей. В современном индустриальном обществе, с другой стороны, есть только один способ. Обмен некоторой формы труда на деньги, на условиях, предложенных работодателем, и затем обмен денег на товары и услуги, на условиях, которые предложит продавец, — единственная возможность. Нет никакой свободы ни в том, ни в другом обмене, кроме как свободы умереть от голода в канаве. Чем выше вы поднимаетесь по социальной лестнице, тем, вообще говоря, менее обременительными оказываются условия обмена —здесь, как и везде, привилегии имеют преимущества— но если вам не посчастливилось приобрести наследство или найти другой какой-нибудь способ паразитировать в рыночной экономике, вы должны в ней участвовать, если не хотите умереть с голоду.
Более того, ваше участи в рынке не обойдется вам дешево. Каждый обмен, который вы делаете, продавая свой труд или покупая товары и услуги, имеет место в системе, которая подвержена процессу посредничества (которую я обсуждал в предыдущей почте). То есть, в большинстве случаев, вы не можете продавать свой труд непосредственно лицам, которые хотят купить его или его продукты; напротив, вы должны продать свой труд работодателю, который затем продаст его или его продукты другим лицам, даст вам часть дохода, и положит себе в карман остальное. Масса других людей выстроится в очередь, чтобы получить часть стоимости вашего труда: банкиры, землевладельцы, правительственные чиновники и так далее. Если вы захотите обменять деньги на товары и услуги, работает тот же принцип; какая часть стоимости вашего труда остается в вашем распоряжении зависит от случая к случаю, но она всегда меньше полной стоимости, а иногда существенно меньше.
Карл Маркс оказал ценную услугу политической экономии, указав на эти факты и подчеркнув их важность, несмотря на жесточайшее сопротивление сторонников статус-кво, которые тогда, как и сейчас, главенствуют в экономической мысли. Его решение проблемы вездесущего (не)свободного рынка, однако, во многом вытекало из философии Гегеля, под влиянием которой находились многие интеллектуалы его времени, и поэтому пошло по умозрительному, витиеватому пути, приводящему в болото фальшивых надежд, из которого спаслись лишь немногие его последователи.
Именно у Гегеля Маркс заимствовал ошибочное понятие о том, что история состоит из стадий, следующих друг за другом в определенной последовательности к некоему совершенному состоянию: ту же идею, заметьте, использовал Фрэнсис Фукуяма для оправдания своего смехотворного представления первой бушевской администрации как конечного славного воплощения человеческой истории. (Обращаясь к старому европейскому политическому жаргону, напомню, что существуют правые гегельянцы и левые гегельянцы; Фукуяма – пример первых, Маркс — вторых.) Я оставляю эти выводы и основанные на них теории их сторонникам, вместе с равноценными по достоверности утверждениями о сингулярности, Втором Пришествии, и лимонадных реках Шарля Фурье; история нам показывает нечто совсем другое.
То, что она показывает, как я уже отмечал, это сложные системы, возникающие на гребне любой цивилизации и неизбежно сползающие в пропасть. Рыночная экономика находится среди таких сложных систем. Не у всех цивилизаций была рыночная экономика— некоторые разработали другие пути для управления сложным процессом распределения товаров и услуг в обществе с различными социальными классами и профессиями — но те, у которых она была, неизбежно отягощали свою экономику большим количеством посредников.
Именно в этот момент начинается сползание вниз и поддержание существующего уровня сложности становится проблемой. При некоторых условиях посредничество может способствовать развитию экономики, но в сложной экономике, все большее число посредников со временем начинают искать пути для обмана, паразитируя на экономической активности и не давая системе ничего взамен. Сложное общество на своем пике или сразу после него оказывается нагруженным непроизводительной экономической активностью, поддерживаемой слабеющим основанием производительной экономики.
Все посредники, как паразитические, так и производительные, ожидают, что ситуация будет оставаться такой как есть, и поскольку обычно у них больше богатства и влияния, чем у производителей и потребителей (которые поддерживают их), они обычно останавливают все поползновения ограничить свой доступ к кормушке. Сокращение экономики, однако, затрудняет поддержание «бизнеса-как-всегда», т.к. сокращаются поставки реального товара. Посредники, в этом случае, начинают конкурировать с реальными производителями товаров и услуг, и поскольку посредники обычно имеют поддержку со стороны правительств и институциональных форм, чаще сражение выигрывают посредники.
Совсем не сложно видеть, как работает данный процесс; нужно только пройтись по главной улице моего города, уставленного домами из красного кирпича, или по любому из тысяч других городов сегодняшней Америки. Здесь в Кумберленде, на вас глядят пустые магазины в центре города, и десятки пустых зданий, хорошо приспособленных под любую экономическую деятельность. Здесь масса людей, которые ищут работу, зарплату, со скромными запросами, и масса товаров и услуг, которые люди купили бы, если бы были деньги. Но магазины остаются пустыми, рабочие безработными, товары и услуги недоступными. Почему?
Причина в посредниках. Начните какой-нибудь бизнес в городе, или где нибудь вообще в Америке, и посредники сразу выстроятся в очередь к вам с протянутой рукой. Местные, региональные и федеральные бюрократы захотят откусить кусочек; как и банкиры, землевладельцы, строительные фирмы, и т.д.; можно перечислять долгий список бизнесов, кормящихся за счет других бизнесов, которые не могут без них обойтись, потому что законы или инструкции требуют, чтобы каждый платил свою часть. В конце концов, ноша оказывается непосильной для большинства бизнесов.
Поэтому бизнесы не открываются, а открытые быстро закрываются. Это та же проблема, с которой сталкивается каждый успешный паразит: он убивает хозяина, от которого сам же зависит.
Это типичный результат, когда сильно отягощенная посредниками рыночная экономика впервые сталкивается с жестокими реалиями упадка. Теоретически, ответом на кризис могла бы стать политика сокращения посредников и спасения за счет этого рыночной экономики. Практически, однако, это не работает, т.к. сокращение посредников влечет за собой сворачивание большого количества влиятельных экономических и политических секторов и отлучение их от кормушки. Гораздо чаще упадочные общества с отягощенной посредниками рыночной экономикой пытаются во время кризиса вынудить производителей и покупателей участвовать в рынке за счет своего собственного экономического благополучия, чтобы сохранить видимость «бизнеса-как-всегда».
Вот почему на закате Римской империи, например, были приняты законы, обязывающие каждого гражданина–мужчину выбирать ту же профессию, что и его отец, вне зависимости, сможет ли он прожить с ней или нет. По этой же причине, как я уже отмечал на прошлой неделе, так много американских законов преследуют людей, которые пытаются покупать и продавать продукты, лекарства и т.п., вне корпоративной экономики. В случае Рима, стремление удержать рыночную экономику с посредниками, закончилось полным разрушением рыночной экономики, то же произошло в большинстве государств после падения Рима — независимо принадлежали они Византии, или варварскому западу — сложная рыночная экономика древнего Рима с массой посредников исчезла с лица земли на несколько столетий.
На смену ей пришло то, что всегда приходит после падения цивилизаций со сложными экономическими системами: система, которая выдворяет посредников из экономической активности и договаривается, чтобы не допустить их в систему: т.е. речь идет о феодализме.
Сегодня масса недоразумений в отношении этого термина, поэтому я приведу конкретный пример. Я расскажу об одном герое моей любимой детской книжки, о Хигге, сыне Снелла. Его могли звать также Мишио, Чунь-ван, Девадатта, Хафиц, Диокл, Бель-Насир-Апал, или Ментухотеп, потому что феодализм, возникший после социального коллапса удивительно схож во всем мире, но мы остановимся на Хигге.
Если это имя вам ничего не говорит, Хигг — крестьянин—свободный крестьянин, а не просто раб, о чем он с гордостью заявит; его отец умер недавно от “удара эльфов” – как называли в то время “инсульт”, и он при шел, одетый в с вою наилучшую шерстяную тунику, к местному барону, чтобы принять участи в церемонии.
Это вербальный контакт, проводимый в присутствии свидетелей: в этом случае барон, деревенский священник, парочка рыцарей-старейшин, выполняющих роль советников барона, и группа старейшин деревни, которые помнят в деталях все местные законы, до последней буквы. Хигг кладет руки между руками барона и повторяет традиционную клятву верности, поправляемый при необходимости священником; барон в свою очередь повторяет свою клятву, и двое связываются на всю жизнь отношениями суверена и вассала.
На практике это значит следующее. В качестве вассала барона, Хигг получает пожизненное право жить в доме своего отца, использовать сад и свинарник; возделывать определенную часть деревенской земли; выпасать одну корову и бычка, одного вола, и двенадцать овец на общих землях; собирать через 14 дней столько хвороста, сколько сможет унести за один раз с северной части деревни, но только хворост и упавшие ветки деревьев; ловить две дюжины кроликов на ближайшем пустыре около ручья, с запретом ловить кроликов на дальнем участке пустыря; и в качестве награды за службу, которую сослужил однажды его прадед прадеду барона во время охоты на вепря, ему разрешается ловить все, что плавает на запруде ручья от первого удара утреннего колокола и последнего удара вечернего колокола в праздник Св. Этельфрита каждый год.
В обмен на эти права, Хиггу вменяется определенный набор обязанностей. Он будет работать на полях барона, как и на своих собственных и соседей, в период посева и сбора урожая; его сын поможет следить за стадом барона, как и за остальным стадом деревни; он отдаст десятую долю своего ежегодного урожая в пользу деревенской церкви; он обеспечит барона ежегодной рабочей силой на его усадьбе в течение трех недель; если барон отправится на войну, будет ли это нападение на ближайшее графство либо призыв полумифического короля, в далеком Лондоне, Хигг наденет на себя кожаную куртку, старый железный шлем, возьмет здоровенный нож и большой крюк, которым он обыкновенно собирает хворост на четырнадцатый день, и пойдет с бароном в поля на сорок дней. Ни одно из этих обязанностей не подлежит обсуждению; все предки Хигга удерживали землю на этих условиях испокон веков; каждый из его соседей имеет подобные феодальные права и набор обязанностей.
Хигг слышал о рынках. Один из них устраивается ежегодно в день Св. Андрея в королевском городе Норбери в двадцати-семи милях от деревни, но он там никогда не был и может быть так далеко никогда не поедет. Он также слышал о деньгах, и даже однажды видел серебряную пенни, но за всю свою жизнь он ничего не продал и не купил за деньги, и его никогда не интересовал закон спроса и предложения. Пройдут столетия, прежде чем феодальная экономика начнет разрушаться и посредники снова встрянут между производителем и потребителем —к тому времени все забудут об опасностях посредничества и как непросто создавалась феодальная экономика на развалинах рыночной.
Другими словами, есть причины, почему в средневековой европейской экономике придавали такое значение справедливой цене, не устанавливаемой спросом и предложением, и почему в средневековой Европе применяли целый набор тщательно разработанных мер, не позволяющих спросу и предложению влиять на цену, заработок или на что-либо другое. Есть не менее убедительные причины, почему одалживать деньги под процент рассматривалось в Средние века как смертный грех, и почему Данте в первой части Божественной комедии (Ад) поместил процентщиков на самое дно седьмого круга ада, ниже убийц, еретеков и падших ангелов. Единственные грешники, которые шли, ниже чем процентщики, были обманщики на восьмом круге, и изменники на девятом круге: и здесь мы имеем прямое литературное указание на то, с каким благоговеянием общество относилось к вербальным контрактам и взаимным личным обязательствам, составляющим основу феодальных отношений.
(Здесь наверное необходимо отметить, что да, я понимаю, что у европейского феодализма были отрицательные стороны—что оно было кастовым, брутальным, жестоким и в целом несправедливым. Таким же, как и система, внутри которой вы живете, дорогой читатель, и при этом надо заметить, что обычный средневековый крестьянин работал меньше и имел больше выходных дней, чем вы. В средневековом обществе также ценилась стабильность или, как сегодняшние экономисты любят называть, стагнация, больше, чем экономический рост и технологический прогресс; хорошо это или плохо, по-видимому покажет будущеe, когда можно будет сравнить последствия нашей системы с системой, в которой жил Хигг.)
Для полного развития феодальной системе потребуются несколько веков. Первые ее признаки появятся, как только люди в коллапсирующей цивилизации поймут, что экономическая система, в которой они жили, работает против них, против их прав, за их счет, и что класс паразитических посредников размножился до невозможности. Тогда люди начнут искать способы удовлетворения своих собственных экономических потребностей вне существующей системы, после чего последуют определенные сдвиги.
Замена временных экономических трансакций на длительные личные отношения будет одним из первых сдвигов; кроме того, земля и другая производственная собственность станут во главе экономической системы — вот почему до сих пор земля и то, что на ней стоит, называют “real property,” (реальной собственностью), как если бы все другие формы собственности были нереальны; в феодальной экономике это будет именно так.
Третьим следствием сдвигов в экономической деятельности и ухода от несостоятельных форм цивилизации будет отказ от денег, как абстрактного посредника в экономической деятельности. Это существенный момент во всем процессе, и у него будут еще более серьезные последствия, о которых я напишу подробно в следующей статье.
******************
Джон Майкл Грир
Блоггер, ведет The Archdruid Report, еженедельную колонку, посвященную пикойлу и закату индустриального общества, автор четырех книг — ‘The Long Descent’, ‘The Ecotechnic и др.
http://thearchdruidreport.blogspot.com/2014/11/dark-age-america-end-of-market-economy.html
время одуванчика 