Марио Петруччи — стихи из поэмы Тяжелая вода (посвященные Чернобылю)
Солдат
Нам выдали нижнее белье. Носки, ботинки из натуральной кожи.
Погоны, брюки, два пояса, рубашки, рюкзак и шапку.
В эту неделю я должен работать на крыше. Они меня называют «аистом».
Сельские жители говорят – Куда пропали кузнечики? Улитки?
Но что-то по-прежнему светится в садах. У вишневых деревьев
каждый лист в дырочках. Зеленые кружева.
Пожилые женщины трут нашу одежду. Трут до тех пор, пока их ладони
не начинают блестеть и расползаться. Они говорят – это не мыло.
На бетонных ступеньках, на наличниках окон –
еле заметное свечение. Как мелкий снег. Рыжий котенок
растянулся на кухонном окне, его голова как высушенный абрикос.
Старик пропалывает сорную траву в огороде, в тот самый день,
когда надо уезжать. Я спрашиваю: Зачем ты это делаешь?
Потому что эту работу всегда делают летом — отвечает.
Эти крестьяне чем-то похожи на солдат. Пишут на дверях
и заборах прощальные строки:
«10 мая. Утро. Запрягли ослика телегой.»
«24 мая. Плов в голубой кастрюле»
«Наш Жучок – хороший пес, не убивайте его. – 4 июня».
«1 июня. Прости нас, дом«. На стенах качаются фотографии —
будто стены просят вернуться.
В одной деревне идет свадьба, у невесты красные,
нецелованные губы. Мы убираем верхний слой земли.
Разбрасываем пену. Начинается грабеж –
конфеты на асфальте. Валюта в бутылках.
Что можно сделать? Чернобыль ушел,
пропал с карты. Теперь он на блошиных рынках,
в магазинах секондхэнда, на дачах. Один человек, говорят,
купил своей жене шапку на черном рынке. Через некоторое время
на голове у жены вырос козырек. Я не шучу. Наш капитан
спит со счетчиком Гейгера под кроватью. Как-то мимо
проходила женщина с аккордеоном. Где ты его достала ? —
рычит он. Тычет своим счетчиком в клавиатуру.
Зарой его. Немедленно. У нее открылся рот –
совсем как у моей мамы — когда она увидела, как стрелка
поползла в красную зону. И все поняла. Я хотел остановить
пули своей грудью. Но это странные пули, они похожи
на иголки. И это странная война. Тебя убивают,
когда возвращаешься домой. Среди ночи я слышу
голос мамы и бабушки. Доктор говорит – это жара. Просто
мой руки перед едой. Сегодня меня похвалили. Герой!
Всегда готов выполнить приказ.
Ребята поднимают меня на плечах. Выпивают по двенадцать
рюмок каждый. Сегодня обязательно сфотографируюсь
перед реактором.
«Мои родители поцеловались – и я родилась»
Потом пришли черные тучи. Черный дождь.
Наш сад – весь белый. Не как снег,
а как – стекло. Мы жили в подвале. Бабушка
сказала, чтобы я считала свои грехи – на тот случай
если дьявол прорвется через кладку со своим
адским теплом. Я сразу же увидела лягушку,
которую мы с Вадиком распороли палкой. Из нее
вывалились внутренности похожие на ту банку
с джемом, которую я разбила и мама потом ругалась.
Папа пришел с работы весь черный. Но черной
была не одежда, а лицо. Он сказал, что подошел
слишком близко. Мы проведали его в белой
комнате. Человек гонялся за нашей Китти с Гейгером.
У него был пластиковый мешок. Рассердился, когда
я засмеялась и закричала – Китти, беги! Когда я
рассказала об этом папе, он тоже рассердился.
Несколько старых женщин встречали наш поезд
на остановке. Они бросали в нас коричневые камни.
Потом мы увидели, что это был хлеб. У одной было лицо
в точь-точь как у бабушки. Но когда я попросила воды,
она перекрестилась и отошла на шаг назад. Женщина
в белом переднике принесла нам мороженное.
Она разрешила нам оставить стакан. Потом пришли солдаты –
мыли наш поезд. Я искала глазами старую женщину. Ту,
которая похожа на мою бабушку. Но ее не было видно.
Человек в белом космическом костюме и маске
встретил нас в больнице. Он сказал – положите
все свои вещи в этот мешок. Я вспомнила о Китти.
Но на этот раз не смеялась. Он сказал, что он – врач, но я не
поверила ему. Он не был похож на врача, которых
показывают в кино. Мама хотела оставить кольцо,
но он покачал головой. Сказал что-то о полураспаде.
Я плакала, но мне было интересно посмотреть на город.
Из окна город казался серым. Я боюсь, если пчела укусит,
то можно умереть. Ночью я смотрю в окошко и ищу лисицу
с тремя хвостами. Я пойду спать. Как папа. Папа
сказал, что мы уснем навечно.
Для науки.
Мне снилось, что я умерла — но мама
плакала во сне так громко,
что разбудила – так что я не умерла.
Но, когда я стала ее искать, то не нашла.
Они забрали ее во вторник.
Помни – она не может разговаривать.
Это говорил, человек, который думает, что врач.
Но он не прав. Мама говорит со мной. Она говорит
глазами. Мама сказала: мы все вернемся другими.
Вадик говорил, что когда мои родители поцеловались, —
я родилась. Я поищу мальчика в отделении,
похожего на Вадика. И поцелую.
Они положили меня в белую комнату
и дали краски.
Никто не обнимает меня.
Под окном гнездо.
Я жду, когда появятся птенцы.
Я смотрю на ромашки и думаю —
Неужели и они распустятся черными. Женщина
с рыжими волосами смотрит на то, что я рисую.
Она сидит со сложенными руками.
Говорит, что неважно, как ее зовут.
Я рисую, и она прикладывает рисунок в стеклу.
Как рентген. Спрашивает — ваши люди все черные ?
Я не отвечаю. Я опускаю кисточку в краску, и
поворачиваю. В точности, как папа поворачивал
макароны на тарелке. Я беру на кисточку как можно
больше темной краски. Я прошу его дать мне
больше краски – человека, который притворяется врачом.
Я говорю ему: черной никогда не хватает.
«Каждый день я находила другого человека» – Людмила Игнатенко
Не целуй его – говорили мне, как если бы он был
животным в хлеву,
Ты беременна? Нет? Принеси ему молока. Три литра в день.
Я вливала в него эту белую жидкость. Такое чувство, что я кормила
птицу ее же перьями. Он рвал и матерился –
тонкая струйка с каждой стороны рта, хуже, чем у младенца.
Каждый раз ты берешь его за руку – это год твоей жизни. Ты слышишь?
Его кости радиоактивнее, чем сердечник. Понимаешь? Он уже не твой муж.
Я варила курицу до тех пор, пока кости не размякали, свежую петрушку
крошила так мелко, что она таяла между пальцами
варила ячмень, обрезала кожуру яблок (привезенных из Мичуринска)
и перетирала, все просеивала, выбирала каждую корочку, каждое семечко
и все это обратно он срыгивал на грудь, Чернота его рук и ног
трескалась как тесто. Его веки так наливались водой,
что он не мог их поднять. Тонкая простыня срывала с него кожу,
словно это была папиросная бумага; самый маленький кончик
ногтя был для него острее ножа – когда я поворачивала его голову,
на подушке оставалась полоса из волос,
и голова напоминала использованную спичку; если я прикасалась пальцем
к его плоти – отпечаток оставался как на горячей серой шпатлевке;
он рвал желчью, пеной и легкими, кусками желудка и печени,
и несмотря ни на что оставался живым – отказываясь сделать первый шаг
по лестнице Якова. Его глаза, похожие на яйца рептилии,
всегда были повернуты в мою сторону. Пока я не сказала:
Все. Уходи, я люблю тебя. Но уходи. До этого момента я думала,
что спасу его. Молоко, суп, поцелуи.
Как если бы он мог переварить прикосновения моих губ, почувствовать
бульон своими распадающимися отделами сердца. Когда его
дыхание прекратилось, и он стал стыть – тогда я позвала семью
Это чудо – говорили врачи. Имея четырехкратное превышение
смертельной дозы, он почти переворачивался. Я чувствовала
себя отстраненно, за перегородкой из тончайшей фанеры, но
слышала, что происходит снаружи. Его мать обняла меня.
Братья поцеловали. Теперь мы твои братья.
Были ли вы когда-нибудь за подобной перегородкой?
Послесловие
Возьми наши слова. Обогати их.
Они уже радиоактивны – но обогати их.
Это опасно. Может быть даже невозможно.
Они распространились на большое расстояние
И тебе потребуется перерыть пространство,
чтобы извлечь одну малую частичку. Тебе может
Потребуется даже отстраниться. Использовать
роботы и машины. Но в конце концов –
после невероятных усилий – ты
выплавишь из нашего плача один серебряный стержень,
ты выставишь его на обозрение – за экраном,
твои ученые будут удивлены. Политики потрясены.
ты должен будешь контролировать и подчинить его –
и удерживать его с большой осторожностью Многие
не захотят иметь его рядом около себя.
Ты защитишь себя соответствующей одеждой.
Прислушайся он щелкает. Он не даст тебе покоя.
Однажды ночью, или ранним утром, когда
ты думаешь о чем-то другом, он убежит.
2013 Перевод В.И. Постникова
Mario Petrucci
from Heavy Water: a poem for Chernobyl
(Earth Shattering . Ecopoems. Ed. by Neil Astley Bloodaxe Books, 2007.)
время одуванчика 