Джон Феффер
27 мая 2015 г
TomDispatch.com
Представьте себе другую вселенную, в которой две находящиеся в состоянии холодной войны сверхдержавы сливаются и образуют Соединенные Советские Социалистические Штаты. Объединенное мостом через Берингов пролив государство совмещает в себе оптимальные черты капитализма и коллективизма. От Сибири до Су-сити в шт. Огайо мы живем в одной большой Швеции.
Эта идея может показаться наихудшим кошмаром для сторонника Джона Берча * или же дико-оптимистичной мечтой для Вермонтского социалиста Берни Сандерса.
В 1960-х и 1970-х гг., однако, это была распространенная точка зрения, по крайней мере среди таких влиятельных теоретиков как экономист Джон Кеннет Гелбрейт, который предсказывал слияние Соединенных Штатов и Советского Союза в некоторой точке будущего, когда рынок регулируется планированием, а планирование оживляется рынком. Как и многим академическим фантазиям, этому не суждено было сбыться. Соединенные Штаты свернули в сторону рейганомики, а Советский Союз в конце концов развалился. Подобно холодному ядерному синтезу и другим умозрительным идеям, “теория конвергенции” долго не прожила.
Или я не прав? Посмотрите внимательно на мир 2015 г. и скажите, разве мы не приходим к той самой альтернативной вселенной – правда с некоторым сдвигом ? В настоящее время кажется, что мы находимся рядом с тем, что можно было бы назвать «диссонирующей конвергенцией».
Смотрите, что происходит в России, где у власти находится авторитарная личность, управляющая рынком вместе со своим мощным государственным аппаратом. Аналогично в Китае рыночный ленинизм предлагает похожее меню из двух блюд: одно взято из колонны А, другое из колонны B. В обеих странах отмечается преступность, коррупция, растущее неравенство и милитаризм. Их можно было бы определить как «анти-Швеции».
И такие гибриды живут не только на Востоке. Венгрия, член Европейского Союза и одна из главных пост-коммунистических стран, принявших в качестве своей ценности либерализм, также двигается в совершенно ином направлении после того, как в 2010 г. к власти пришла партия Фидеш. В июле прошлого года премьер-министр Виктор Орбан заявил, что он более не видит в Западе примера для подражания. Чтобы выжить во все более конкурентной глобальной экономике Орбан ищет друзей среди различных гибридных стран-«не-шведов», как-то: Турции, Сингапура, России и Китая. Выступая за ре-национализацию государственных средств и жесткий контроль иностранного капитала, он обещает сделать из Венгрии “нелиберальное государство”, которое будет сопротивляться капиталистическому принципу laissez-faire** и укреплять власть лидера и правящей партии.
Соединенные Штаты не застрахованы от подобных тенденций. Здесь также государство стало «нелиберальным», если учесть колоссальное усиление его власти и влияния. Наш американский Госплан, то есть, государственный планирующий орган, называется, однако, по-другому: военно-промышленный комплекс госбезопасности. Вашингтон стоит во главе глобальной системы слежки, которая вызвала бы зависть у коммунистических аппаратчиков прошлого века, в особенности, если учесть навязанный им глобальный экономический шаблон, позволивший корпорациям отсечь на местах локальную конкуренцию. Если американская традиция либерализма и демократии однажды была направлена на “маленького человека” – права индивидуума, успех малого бизнеса – то сегодня Соединенные Штаты идут по наихудшему пути, поддерживая лишь крупные корпорации.
Теоретики конвергенции представляли себе так, что наилучшие аспекты капитализма и коммунизма выйдут из дарвиновского противостояния в холодной войне и придут к более живучему и гуманному гибриду. Это был их наивный сверхоптимизм. Вместо наилучшего из миров, международное сообщество получило дьявольский набор из авторитарной политики, убийственной конкуренции, и , следящего за всеми Большого Брата. И несмотря на то, что мы все обедаем за столами из ИКЕИ, слушаем Spotify, и читаем последнюю серию Девушки с татуировкой дракона, мы не живем в большой Швеции. Наш мир конвергирует, но, скорее, в сторону анти-утопии. После двух консервативных правительств и подъема крайне-правых, бьющих в свой анти-иммигрантский барабан, даже Швеция идет в том же удручающем направлении.
В самом деле, если пристально посмотреть на историю последних 70-и лет, можно убедиться, что теоретики конвергенции оказались в чем-то правы. Несмотря на всю эйфорию падения Берлинской стены и сдвиг парадигм, annus mirabilis 1989 г. не означал конец одной системы и победу другой, но странную интерлюдию более длительной эволюции двух систем.
Летучие мыши делают это, киты делают это
Летучие мыши совсем не похожи на китов. Но и те и другие живут в одинаково темных средах. Мыши охотятся ночью, в то время как киты плавают в мутных глубинах. Поскольку ни то, ни другое животное не может положиться на свое зрение, они развили у себя способность к эхолокации, т.е. могут использовать звуковые волны для ориентации в пространстве. Данная умная стратегия – пример конвергентной эволюции: адаптация различных животных к похожим условиям окружающей среды.
Некоторые социологи в период холодной войны смотрели на коммунизм и капитализм как эволюционные биологи смотрят на летучих мышей и китов. Обе системы, несмотря на их структурное различие, стремятся приспособиться к одним и тем же экологическим условиям. Силы современности – технологический прогресс, растущая бюрократизация – должны, по идее, толкать обе системы в одном и том же эволюционном направлении. То есть, для достижения более оптимальных экономических результатов, коммунисты должны все больше полагаться на рыночные механизмы, а капиталисты заниматься планированием. Демократия должна сесть за один стол рядом с бюрократией, а технократы, лишенные какой-либо идеологии, должны управлять государствами в обеих блоках двухголового мира. То, чего не удавалось бы достичь совместными усилиями, достигалось бы поодиночке. В результате гибридные структуры, такие как эхолокация, были бы самыми эффективными способами выживания в конкурентном глобальном сообществе.
Теория конвергенции официально была выдвинута впервые в 1961 г. в короткой, но влиятельной статье Яна Тинбергена. Коммунизм и капитализм, доказывал голландский экономист, научатся преодолевать свои внутренние проблемы за счет заимствования друг у друга. Рост контактов между двумя врагами замкнет круг, приведет к взаимному обмену и большей конвергенции. Дальнейшее развитие теория конвергенции получила благодаря бестселлеру Джона Кеннета Гелбрейта Новое индустриальное государство (1967), в котором этот принцип выходил за рамки экономики и трансатлантического альянса. И у него даже нашлись сторонники, среди которых физик-ядерщик и диссидент Андрей Сахаров.
В 1970-х разрядка в отношениях между двумя сверхдержавами свидетельствовала о том, что у теоретиков конвергенции были основания. Политика с упором на “сосуществование,” принятая ранее непримиримыми врагами и усиленная научным обменом и договорами о контроле над вооружением, казалось, предвещала смягчение расхождений. В Соединенных Штатах даже такие республиканцы как Ричард Никсон начали процесс контроля за зарплатами и ценами в попытке усмирить рынок, а рост кибернетики обещал разрешить технические трудности по созданию эффективной плановой экономики социалистических стран с помощью компьютеров. В самом деле, в 1970-х гг, существовал утопический проект Киберсин по использованию полупроводников для регулирования спроса и предложения, который активно поддерживал Сальватор Альенде, демократически избранный президент Чили.
Конечно США сбросили Альенде в результате военного переворота. Разрядка между двумя сверхдержавами закончилась в конце 1970-х, и под давлением рейганомики американское правительство начало разбирать социальное государство. В то же время Советский Союз, возглавляемый стареющими бюрократами, такими как Леонид Брежнев, начал проваливаться в экономическую дыру, после чего Михаил Горбачев предпринял последнюю попытку сохранить систему путем реформ. Попытка не удалась и в 1991 г. Советский Союз прекратил свое существование, и ничем не сдерживаемый глобальный капитализм начал свое победное шествие.
Неудивительно, что в начале 1990-х несколько аналитиков написали панегирики по казалось бы умершим идеям. Конвергенция умерла. Да здравствует – что?
Короткая жизнь «Конца истории»
Пока теория конвергенции медленно умирала, политический теоретик Френсис Фукуяма придумал новый концепт. Летом 1989 г, в провокативном эссе Конец истории он провозгласил вечный триумф либеральной демократии (и экономической системы при ней), и поставил главный вопрос: Что придет на смену идеологической конфронтации времен холодной войны?
За несколько месяцев до падения Берлинской стены и начала Бархатной революции в Чехословакии, Фукуяма доказывал, что коммунизм не представляет более альтернативу либеральной демократии и что Европейский Союз, “универсальное однородное государство” его философского ментора Александра Кожевы, в конце концов выйдет победителем. Конечным пунктом глобальной политической и экономической эволюции, другими словами, должна стать политическая бюрократия и экономическое социальное государство по типу европейской демократии. Для Фукуямы знаки на кофейной гуще были понятны: конвергенция вернулась как модель будущего.
Но то, что так волновало архитекторов европейской интеграции – Яна Тинбергена и Джона Кеннета Гелбрейта – было большим разочарованием для Фукуямы, который раньше времени начал отпевать героизм ранних эпических конфронтаций. Идеологический конфликт, сформировавший Холодную войну и придавший смысл политическим и военным схваткам, стушевался и разошелся по разным странам. Все, что от него оставалось, это мелкие разногласия, решаемые в кабинетах Брюсселя. Конец истории, в самом деле!
Теория Фукуямы, популярная некоторое время в качестве конечного пункта спекуляций о нашей глобальной судьбе, оказалась однако коротко живущей по мере возрождения других важных идеологий, потеснивших либерально-демократический Запад. Во-первых, появились вирулентные признаки возрождения этно-национализма, разорвавшего Югославию и продолжающего бушевать на просторах бывшего Советского Союза. Подобным образом, религиозный фундаментализм, в особенности исламский экстремизм, бросил вызов властям и мультикультурной среде, и даже самому существованию различных секулярных государств на Ближнем Востоке и в Африке. И падение коммунистического домино в направлении востока приостановилось. Китаю, Северной Корее, Лаосу и Вьетнаму, по крайней мере номинально, удалось удержать свои главенствующие идеологии и однопартийную структуру.
В то же время, Европейский Союз расширился, впитав в себя всю Восточную и Центральную Европу (за исключением нескольких малых Балканских стран), и даже балтийские страны бывшего Советского Союза. Конвергенция а-ля Фукуяма пришла в форме принятия требований ЕС — длительный процесс, перестроивший политические, экономические и социальные структуры восточных аспирантов. Война в Югославии наконец закончилась, и Европа казалось избежала серьезного столкновения цивилизаций. Даже в Боснии, православные, мусульмане и католики достигли некоторого modus’а operandi, хотя страна по-прежнему далека от целостности.
Фукуяма, собственно говоря, предложил вариант теории конвергенции, которая должна была принять форму адсорбции. В этом более жестоком варианте эволюции, голубой кит выживает, в то время как мегалодоновые акулы исчезают. В свое время Советский Союз предложил пролетариям всего мира объединиться и столкнуть капитализм в небытие. Не удалось. Вместо этого, произошло падение Берлинской стены и объединение Германии, реабилитировавшие теоретиков капитализма. Этому же способствовалo поглощение Восточной и Центральной Европы Европейским союзом.
Еще раз повторю: казалось, наступил конец истории. ЕС представлялся разбавленной версией Швеции, на которую ориентировались теоретики конвергенции — в целом мирную, умеренно процветающую, и достаточно демократическую страну. Наш “общий европейский дом,” к которому призывал Горбачев на пике своей популярности, мог даже в один прекрасный день включить Россию на востоке и своего трансатлантического партнера Америку на западе.
Сегодня, однако, «наш общий европейский дом» на пороге закрытия. И дело не в том, что Россия идет в совершенно другом направлении или что Соединенные Штаты отбросили даже слабую скандинавскую социальную демократию. Греция размышляет над тем, как бы выйти из еврозоны. Еще более тревожно то, что в самом сердце Европы, в Будапеште, Виктор Орбан поворачивается спиной к Западу и встречает Восток, причем анти-европейские, анти-иммигрантские и крайне правые партии получают все большую поддержку на континенте. Новая ось анти-либерализма может в один день связать Пекин с Москвой и Венгрией и возможно еще дальше, в новую транс-сибирскую магистраль. Необъятный евразийский континент, историческая ось геополитики, благополучно погрузится в деспотизм с корпоративным обличьем и косметической демократией.
И Венгрия не единственный европейский изгой. Несмотря на критику авторитарных замашек Орбана европейскими лидерами, другие лидеры в регионе, от консервативного Ярослава Качиньски в Польше до социального демократа Роберта Фико в Словакии, смотрят с завистью на модель Орбана и его политический успех. Евроскептики множатся дальше на западе, объединяясь с крайне правыми в Дании, Национальным Фронтом, захватившим большинство мест в последних выборах в европейский парламент во Франции, и недавно победившей Консервативной партией в Великобритании, планирующей провести референдум о выходе из ЕС.
Другими словами, геополитическая игра Го в разгаре. И как раз в тот момент, когда вы подумали, что либеральные ценности успешно докатились от Атлантики до западных берегов России – а при бывшем президенте Борисе Ельцине возможно и до берегов Тихого океана – анти-либералы сделали несколько важных ходов и ситуация на доске поменялась в их пользу. Вход Хорватии в ЕС в 2013 г. возможно был наивысшим достижением этой структуры. Экономический кризис в Греции, политический кризис в Великобритании, либеральный кризис в Венгрии могут сообща отменить любой самый смелый сценарий по рецидиву теории конвергенции.
И будьте готовы встретить еще более обескураживающие повороты.
Конвергенция по-американски
Соединенные Штаты гордятся тем, что являются исключением из правил, отсюда бесконечные заявления американских политических лидеров об «исключительности» каждой полоски на знамени. США остаются – по факту- единственной мировой сверхдержавой. Она отказывается подписывать ряд международных пактов. Она оставляет за собой право вторгаться в другие страны и даже покушаться на жизнь своих граждан (если необходимо). Как может такая уникальная структура конвергировать к чему-либо вообще?
Сегодня в это верят только правые недоумки. Они заявляют, что президент Обама тайный агент европейского социализма и что его план здравоохранения отравит драгоценные соки страны, в точности повторяя утверждения генерала Джека Риппера из комедии Доктор Стрэнджлав о вражеском фторировании воды. Несмотря на цветистую фантазию подобных фигур, Соединенные Штаты движутся совсем в другом направлении. Сегодня демократы значительно консервативнее, чем республиканцы в 1970-х , причем республиканцы успешно очистили свои ряды от умеренных и двинулись вправо.
Вместо конвергенции к скандинавскому социализму, США начали медленно сползать к анти-либерализму. Группа Ти-парти*** жалуется на то, что государство превратилось «в няньку», но не видит более страшные вещи, при которых государство оказывается в руках анти-либералов. Соединенные Штаты расширили свой доморощенный гулаг до такой степени, что теперь в нем больше заключенных, чем населения в любой развитой стране. Наша политическая система захвачена клубом богачей – нашей собственной номенклатурой – с такой глубокой коррупцией, что никто даже не осмеливается называть ее по имени, а вместо этого говорит о “турникетах”, “давлении на выборщиков” и “влиянии денег в политике.” Ухудшение общественной инфраструктуры, подобно происходящему в Советском Союзе в 1970-х, привело страну в плачевное состояние, при котором падают мосты, взрываются трубопроводы, разливается нефть, ухудшаются дороги, снижается надежность электростанций, и возникают угрозы экологических катастроф.
Добавьте к этому правительственную слежку и секретность, безудержные расходы на вооружение, и разрушительную интервенционистскую внешнюю политику и Соединенные Штаты будут очень похожи на старый Советский Союз или современную Россию. Ни то ни другое нельзя считать комплиментом. Америка пока не скатилась до деспотизма, поэтому конвергенция еще не закончилась. Но для самого плохого сценария достаточно сделать один шаг – выбрать крайне-правого популиста.
Где заканчивается история?
История не улица с односторонним движением, ведущая весь транспорт в одном направлении. Без сомнения римляне в первом веке до н.э. и оттоманы в шестом веке воображали, что их цезарей и султанов ожидает славное будущее. Они не рассчитывали на большие скачки назад, еще меньше на коллапс своих систем. Почему ЕС или американский колосс будут исключением из правила?
Несмотря на исторические реалии, Америка успокаивает себя тем, что происходящее в России и Китае – всего лишь временное отступление. Фукуяма возможно поспешил в своем заявлении о конце истории, но его исторический детерминизм остается глубоко сидящим в умах западных элит. Они сидят и нетерпеливо ждут, когда страны “придут в чувство” и станут “больше похожими на нас.” Они самонадеянно ждут конвергенции путем адсорбции, и если не завтра, то в обозримом будущем.
Но на самом деле не все знаки вдоль дороги показывают одно направление, и может быть надо перестать смотреть на часы и ждать, когда наступит коллапс в Северной Корее, или когда взорвется китайская компартия, или когда путинизм заглохнет по дороге. Возможно они не представляют собой эволюционные тупики. Возможно даже они могут пережить своих западных конкурентов. Китайский гибрид, например, представляется не менее устойчивым в данный момент, чем любая из либеральных демократий; сегодня их экономика превосходит американскую и становится самой крупной в мире. И не видно, чтобы Пекин собирался отменить однопартийную систему в ближайшее время.
Теоретики конвергенции ожидали, что определенные глобальные тренды, от технологических инноваций до экономического развития, подтолкнут различные идеологические системы к слиянию в некоторой точке будущего. Они возможно были правы в отношении механизма слияния, но ошиблись в результатах. Разный набор факторов – глобальный финансовый кризис, растущее экономическое неравенство, убывающие природные ресурсы, анти-иммигрантская истерия, религиозные экстремизм, и широкое разочарование в выборной демократии – подталкивает страны к далекому от гармонии типу конвергенции. Забудьте о “новом индустриальном государстве.” Пожалуйте в новый пост-индустриальный деспотизм.
Непрерывные конвульсии геополитики бросают нас в объятия новых гибридных конверсий. Многие из этих рыночных авторитарных режимов вызывают серьезную тревогу, это дети от брака самых мрачных аспектов коллективизма и капитализма. Но они также напоминают нам о том, что мы не просто рабы истории, а способны трансформировать наш предположительно победный либерализм, со всей коррупцией, неравенством и неустойчивостью в нечто более оптимальное для человеческих существ и всей планеты. Летучие мыши сделали это, киты сделали это, и хотя это не предопределено свыше, мы, люди, также можем сделать это.
Джон Феффер, директор Foreign Policy In Focus в Институте политических исследований, издатель LobeLog, регулярный автор TomDispatch, автор нескольких книг, среди которых Crusade 2.0.
__________________________
* Общество Джона Берча — праворадикальная организация США, выступающая против ограничения личных свобод.
** Принцип свободного предпринимательства — этическая основа капиталистической экономики.
*** Tea-Party («Движение чаяпития») — консервативно-либертарное движение в США за отмену налогов, против вмешательства государства в жизнь американцев и пр.
Copyright 2015 John Feffer
время одуванчика 