Индустриальная логика

Джерри Мандер

Resurgence, no. 186

Машина приспосабливается к человеку, а человек – к машине.  В результате они сливаются в одно целое.

Недавно ушедший от нас философ Жак Эллюль (Jacques Ellul) доказывал, что в технологическом обществе все виды человеческой деятельности – будь то личное поведение или социальная или экономическая деятельность —  в своей основе следуют машинной логике. Кроме собственно приспособления к машине, наши идеи, а также политические, социальные и экономические институты, становятся частью единого с машиной  симбиотического продукта.

Эллюль предложил рассматривать  технику с философской точки зрения как «способ слияния людей с механическими и индустриальными формами, и формирование индустриального сознания».  И для этого есть основания:  процесс слияния человека с машиной  стал повсеместным и принял поистине планетарный масштаб.   Индустриальные формы хорошо заметны не только благодаря внешним проявлениям; они характеризует нашу совместную эволюцию с машинами. (Например, управляя автомобилем, мы растворяем в нем наше сознание  и действуем «машинально». «Смотря» телевизор, мы автоматически перевариваем увиденное и отправляем его  в сознание. Используя компьютер,  мы попадаем в зависимость бесконечного числа циклов обратной связи, приводящих ум, руки и тело в соответствие с действиями машины. Работая на конвейере, мы полностью подчиняемся ритму; после окончания работы мы не можем от него отвыкнуть и продолжаем действовать механически.)

Поэтому в обеих частях уравнения «человек=машина» существует стремление  приноровиться друг к другу – машина приспосабливается к человеку, мы приспосабливаемся к машине, что в конечном итоге приводит к слиянию.
В этой слившейся воедино, симбиотической форме, которую Эллюль называет «техникой», находится и человеческое сознание, и его мысли. Фактически такая «коэволюция» отличается от эволюции, имевшей место до технологической эры, когда  последняя касалась только биологических видов и всецело определялась природой.   В настоящее время наша коэволюция приобрела электро-механическую форму, при этом неодушевленная часть уравнения «человек-машина» не подвергается нами сколько-нибудь глубокому анализу.

Если этот процесс утвердится, а человеческая мысль  и поведение примут индустриальную форму, тогда и наши организационные формы будут походить на технические устройства с той же логикой. Корпорация, например, сама представляет собой  пример техники,  которая оперирует системой  законов и внутренними структурными правилами, выходящими  за нормы человеческой морали и интересов общества, и наносящими урон природе и природным процессам. Корпорация оперирует внутренней логикой, базирующейся на определенных принципах: экономический рост, прибыль, отсутствие этики, и бесконечная  необходимость преобразовывать мир природы в индустриальные процессы и коммерческие продукты с помощью наиболее  «эффективных» средств.

Все ценности» кроме указанных выше становятся вторичными; в большинстве случаев о них даже не упоминается.  Вопросы социального благополучия или экологическая  устойчивость по убеждению техно-корпоративного сознания  относятся исключительно к сфере паблик рилейшнс. Что же касается  внутренних ценностей существ, дикой природы, лесов и т.п.— все они сводятся к объективно существующему коммерческому потенциалу, который один решает их судьбу и выбирает те ценности, которые лучше вписываются в технологические процессы.

В случае лесов картина в особенности безрадостна. Объективизация лесов сводит их к кубометрам и долларам за кубометр. Учет всего лесного биологического сообщества выпадает из поля зрения корпораций; внутренние ценности не обсуждаются; духовная эманация древних лесов не воспринимается; устойчивые экономические процессы оказываются «неэффективными» и слишком медленными для рыночной машины; долговременное здоровье планеты становится слишком «долгим процессом» для технико-экономических  коммерческих расчетов.

Поэтому  в обществе, подчиненном машинам, принимаются только те ценности и  технологии – включая корпорации – которые в конечном итоге организуют всю человеческую деятельность и  отношение человека к природе. Сейчас это со всей очевидностью проявляется в любой экономической области. Говорим ли мы о сельском хозяйстве, промышленности или продуктах питания, охране и использовании леса, о  живых организмах, — все они оказываются во власти логики машины.

Все экономические сферы  проявляют симптомы индустриализации, в особенности там, где выращивают монокультуры.  Если раньше в сельском хозяйстве многие семьи  выращивали разнообразные культуры для себя и соседей,  сейчас мы видим  безжалостное отношение к земле со стороны корпораций. В результате выкупа огромных земельных участков  люди изгоняются со своих ферм и вынуждены ютиться в городских кварталах, огромные земельные наделы превращаются в монокультуры с использованием пестицидов и машинной обработки земли. Если раньше небольшие фермы кормили  и поддерживали плодородие земли, сейчас все производство направлено на выращивание сои, или коров, или кофе.  Такова индустриальная логика.  Тем временем яды отравляют землю,  просачиваются в реки, а оттуда — в нашу еду и напитки.  Люди же, бросившие фермы ради  городов,  пополняют городскую бедноту или же мигрируют в другие страны в поисках работы.

Ситуация с лесным хозяйством та же.  На месте существовавшего ранее роскошного и процветающего био-сообщества,  с его разнообразием и устойчивостью сложных взаимоотношений — мы видим промышленную разработку леса. Жизнь уничтожается.  Вырубленный лес  заполняются «плантациями», о чем корпорации не замедлят  сообщить – длинные ряды однообразной хвои или эвкалипта – напоминающие линии сборки на промышленных предприятиях; но их трудно назвать «лесным сообществом».

Аналогичная ситуация в рыболовстве, где гигантские траулеры буквально подметают дно океана, захватывая в тысячи раз больше морской биоты, чем небольшие рыболовецкие суда, убивая при этом океан и игнорируя традиционные методы лова. Можно назвать  сотни других областей, где  происходит экономическая экспансия.  В городах наступление индустриально-технической  цивилизации в особенности заметно: расширение пригородов, автострады, высотные дома, бетонирование земли, и т.д.

Этот отупляющий процесс перекидывается на всю Землю корпоративными менеджерами,  аккуратно выполняющими свои обязанности согласно технологическим мандатам.  Техника приобретает глобальный характер.

Сегодня лишь очень немногим удается не поддаваться уступкам глобальной техники.  В этих редких сообществах можно еще увидеть применение немашинных методов, согласных с природой. Но как только эти сообщества начинают поддаваться диктату машины, все становится унифицированным, все начинает действовать по законам наибольшей эффективности, объективности, производительности, экономического роста и прибыли.

Потребовался лишь один век технических приложений и результат налицо: грозящая Земле катастрофа из-за глобального потепления, озоновые дыры,  исчезновение биологических видов, загрязнение водных источников, нарушение экосистем, потеря биоразнообразия, быстрое исчезновение лесов, засилие монокультур. Все это вместе взятое привело нас  к экологическому Армагеддону.

С той же агрессивностью подвергается индустриализации и население,  вынужденное  подстраивается  под  корпоративно-индустриальный процесс.  Мы видим рост отчуждения, самоубийств, насилия,  и расширяющуюся пропасть между богатыми и бедными – что красноречиво свидетельствует о разрушении не только природной, но и социальной среды. По мере глобализации  индустриального процесса, скорость разрушения нарастает вместе с ростом человеческого отчаяния, растет чувство бессилия перед ворохом социальных проблем.  Выигрывают только те, кто стоит у руля глобальной индустриальной машины; но радоваться им придется недолго – все они похожи на пьющих шампанское пассажиров Титаника.

Но если весь наш промышленный эксперимент оказался ошибкой,  как нам спастись от хаоса ?

Первый шаг — проснуться, и начать воздействовать на процесс, убивающий нас и планету.  Затем, нам потребуются действенные методы, чтобы  обратить его вспять.  В случае лесного хозяйства, это означает как можно скорее прекратить промышленную разработку леса, и найти такие подходы, которые бы соответствовали  нашему партнерскому отношению с природой, выйти из подчинения «машинной логике»; восстановить единство между человеком и природой и прекратить нашу ассимиляцию с машинами.

*  *  *
Перепечатано из Ecoforestry: The Art and Science of Sustainable Forest Use, под ред. Алана Дренгсона и Дункана Тэйлора (New Society Publishers, 1997). ISBN 0 86571 365 0.

*  *  *
Джерри Мандер – автор книг  «Четыре аргумента за то, чтобы  отменить телевидение» и «Когда не остается ничего святого».

February 1998