29 октября 2014 г
Политические трансформации, которыми я занимался в предыдущих четырех посланиях, хорошо прослеживаются и в экономической сфере. Можно даже утверждать, что экономическое измерение важнейшее, а политические схватки между элитами нашей разваливающейся цивилизации напоминают схватки главарей банд в раннем средневековье. Так или иначе — нам надо понять экономику упадка для того, чтобы увидеть перед собой траекторию падения.
Для этого лучше всего обратиться к Джозефу Тейнтеру и его книге «Коллапс сложных сообществ». Надо сказать, что предлагаемая им общая модель коллапса воодушевила меня на теорию катаболического коллапса*, поэтому я позволю себе кратко подсуммировать его работу.
Тейнтер начинает с закона уменьшения возврата инвестиций: правила, приложимого к удивительно широкому набору человеческих дел, и заключающегося в том, что чем больше вы инвестируете — в любом смысле в какой либо проект — тем меньшую отдачу вы получаете на каждый дополнительный взнос инвестиции. Точка, в которой этот закон начинает действовать, называется точкой уменьшения возврата.
Прохождение этой точки означает, что вы приближаетесь к еще более угрожающей границе, а именно к точке нулевой прибыли: когда дополнительные вложения в точности равны полученной прибыли. Наконец, за этой точкой лежит территория отрицательных возвратов, когда дополнительные инвестиции приводят к возвратам, меньшим, чем инвестиции, и этот зазор растет с каждой новой инвестицией.
Стремление достигнуть бесконечного экономического роста на конечной планете прекрасно иллюстрирует закон уменьшенного возврата в действии. С учетом некоторых условий — о которых мы поговорим несколько позже – экономический рост на ранних этапах приводит к выгодам, существенно превышающим затраты. Но как только точка уменьшения возврата пройдена, дополнительный рост приносит все меньшую выгоду в чисто абстрактном, финансовом смысле; расширение мер по поддержанию роста экономики проваливаются и в конце концов наступает точка нулевой прибыли, при которой дальнейшее расширение только ухудшает положение.
Мейнстримовские экономисты сегодня запихивают эти инвестиционные потери в то, что Джон Раскин называл в свое время “illth” («досадные издержки»— нечто, противоположное «wealth», богатству) — в категорию “экстерналий,” где они могут игнорироваться, поскольку с ними никто лично не имеет дела. Если тем не менее рост продолжается, производство издержек превышает производство национального продукта, и мы оказываемся в состоянии, когда рост перевешивается чудовищными социальными, экономическими и экологическими «накладными расходами». Как было показано в «Пределах роста» много лет назад, в этом и состоит наша беда: затраты на поддержание роста растут быстрее, чем прибыль, и в итоге ставят всю индустриальную экономику на колени.
Достижением Тейнтера было то, что он применил этот закон к социальной сложности. Когда общество начинает добавлять все новые слои в социальную сложность — например расширять диапазон профессий, устраивать иерархию для принятия решений и т.д.— вначале они существенно повышают национальный продукт и способность противостоять другим сообществам и природной среде. Но и здесь присутствует точка уменьшения возврата, после которой дополнительные инвестиции в социальную сложность дают все меньшую выгоду, и наконец есть точка нулевой выгоды, после которой любое повышение сложности уменьшает выживаемость общества.
Есть убийственная ирония в том, что следует дальше. Общество, пораженное кризисом, упорно начинает применять методы, которые оно хорошо знает. В случае сложного общества добавляются новые уровни сложности — т.е. то, что работало в прошлом. Ранее я обсуждал, как это происходит в политике. Но то же самое происходит в любой другой сфере жизни — экономической, культурной, политической, интеллектуальной и так далее по списку. Что же происходит, когда лидеры начинают навешивать одну сложность на другую для решения проблем, вызванных чрезмерной сложностью?
Любой из читателей, который затрудняется с ответом, может выглянуть в ближайшее окно. Я не знаю, дает ли теория Тейнтера ответ на проблемы каждого сложного общества — но для меня лично она объясняет почти все, что я знаю из истории — и безусловно она применима к современному индустриальному обществу.
Здесь, в Америке, мы конечно же давно прошли точку, когда дополнительные инвестиции в сложность приносили всеобщую пользу, но производство сложностей идет все дальше и дальше, невзирая на то, что проблемы множатся как снежный ком. Нужно ли называть медицину США, которая в настоящее время разваливается под весом барочной суперструктуры корпоративных и государственных бюрократий вместо простой процедуры платного визита к врачу?
Мы можем определить этот процесс как посредничество — вторжение целого класса промежуточных лиц, профессий и институтов между производителем и потребителем любого продукта или услуги. Это типичная черта социальной сложности, и в последние годы она расцветает буйным цветом в каждой цивилизации, нагромождая одну сложность на другую, в точности, как описывает Тейнтер. Существует интересная параллель между процессом посредничества и процессом экологической сукцессии. Так же, как и в экосистеме, по мере движения от одной серийной стадии к последующей, когда создаются все более сложные пищевые сети между растениями и потребителями детрита, в обществе, с ростом сложности, возникают все более сложные паттерны посредничества между производителями и потребителями.
Современная индустриальная цивилизация довела посредничество до крайней точки, которой не было ни у одной предыдущей цивилизации, и этому есть причина. Закон Уайта, один из фундаментальных законом гуманитарной экологии, гласит, что экономическое развитие — функция энергии на душу населения. Лотерейный выигрыш – дешевая энергия ископаемого топлива, которую получила индустриальная цивилизация, и последующее экономическое развитие – всего лишь новое название сложности. Медицина США, опять таки, один пример из многих; по мере расширения метастазов американской экономики на протяжении 20-го века, огромная армия медицинских администраторов, лабораторного персонала, специалистов, страховых агентов, правительственных чиновников и других функционеров встали между доктором и пациентом, превратив однажды существовавшие деловые личные отношения в бюрократический кошмар, напоминающий «Замок» Франца Кафки.
Так или иначе, такова судьба каждого экономического сектора в современном индустриальном обществе. Возьмите любой экономический сектор, и производители и потребители товаров и услуг в значительной степени будут вытеснены числом тех, кто зарабатывает на каждой трансакции — это будут администраторы, финансисты, регуляторы, налоговики, контролеры, поставщики и все, кто тем или иным способом пролезает и забирает себе кусок. Если учесть естественный закон роста социальной сложности, чудовищный прилив дешевой энергии и тот факт, что большую часть работы выполняют машины, а не человеческие руки и головы, мы получим то, что видим вокруг.
Существуют стандартные примеры чрезмерной сложности, которые Джозеф Тейнтер обсуждает в своей книге «Коллапс сложных сообществ», но зависимость индустриальной цивилизации от невозновляемых источников энергии высвечивает нашу ситуацию в совершенно другом, более угрожающем свете. С одной стороны, продолжающийся рост сложности в обществе уже дошел до точки, когда чрезмерная сложность гарантирует резкое снижение сложности в скором времени — и это не будет происходить гладко. С другой стороны, истощение энергоресурсов и снижение чистой энергии в результате неумолимого естественного процесса означает, что энергия на душу населения будет уменьшатся — и согласно закону Уайта, способность индустриального общества поддерживать существующий уровень сложности будет ослабевать в ближайшем будущем.
Сложите все вместе и вы получите программу для радикального упрощения экономики. Состояние дел, при котором большинство рабочей силы имеет лишь косвенное отношение к производству конкретных товаров и услуг, по крылатому выражению Джеймса Говарда Кюнстлера, это «договор без будущего». Расторжение этого договора и возврат к состоянию дел, при котором большинство людей занимаются производством товаров и услуг своим собственным трудом для себя, своих семей, и соседей, будет главной экономической тенденцией на ближайшие несколько столетий.
Не скажу, что данный процесс будет простым. Миллионы людей, занятые посреднической работой, и таким образом поддерживающие существующий уровень сложности, будут заинтересованы в том, чтобы удержаться на работе. На практике это означает, что люди будут противиться отходу от барочной корпоративной и бюрократической машины, чтобы покупать товары и продукты прямо у производителей.
Здесь скрыта вся механика, приводящая в действие современный крестовый поход против альтернативной медицины — каждый доллар, потраченный на травы или акупунктуру, — это доллар, не идущий на подпитку гигантских корпораций и бюрократий, «поставляющих» медицинские услуги американцам. По той же причине, мы видим атаки корпораций и правительства на локальное производство продуктов питания; каждый доллар, затраченный на цукини, выращенной соседом-фермером, не идет на поддержку громадной армии институтов, занятых контролем производства и распределением продуктов питания в Америке.
Многие, видящие все манипуляции корпораций и правительства, часто полагают, что их деспотизм направлен на покорение всей планеты. У меня другое мнение. Несмотря на то, что американская и глобальная экономика формально расширяется, показатели ее роста относятся к фиктивному богатству.
Вычтите их из национального и глобального баланса, и результатом будет сокращение экономики. Непрерывный рост числа безработных, эпидемия заброшенности даже самых важных элементов американской инфраструктуры, и постоянное снижение доходов и жизненного уровня среди всех классов, отстраненных от фиктивного богатства, говорят о том же. Поэтому неудивительно, что все, кто зависит от посредничества, от корпоративной продуктовой сети до офисов, очень обеспокоены ростом числа людей, пытающихся уйти от посредничества и покупать продукты, медицинскую помощь, и другие товары и услуги прямо у производителей.
Их обеспокоенность вполне оправдана. В результате сокращения реальной экономики стоимость посредничества, финансовых и других операций, не просто выше потолка, а подскочила до стратосферы, с угрозой выйти за пределы притяжения Земли. Медицинское обслуживание, снова, самый очевидный пример. На большей части Соединенных Штатов, например, визит к врачу, занимающемуся акупунктурой, обычно меньше $100, в то время, как визит к врачу-специалисту по той же проблеме может обойтись под $1000, с учетом лабораторных исследований и др. услуг — и к тому же, вы можете рассчитывать на 30 -40 мин личного приема у врача-акупунктуриста в сравнении с 5 – 10 минутами у вечно спешащего и невнимательного врача-специалиста. Поэтому неудивительно, что все больше американцев поворачиваются спиной к официальной медицинской индустрии и ищут альтернативную медицину.
…
Уход от посредничества может произойти довольно быстро, если кризис разрушит сердцевину экономической системы США – например финансовый сектор — и заставит всю экономику сгруппироваться вокруг местных систем обмена. Но может происходить и медленно, по мере того, как все большая часть населения не сможет участвовать в посреднической экономике, и должна будет с нуля создавать свои местные экономики, а сужающийся круг богачей будет удерживать за собой некоторое подобие существующей финансовой системы. Это может происходить с разными скоростями и в разных регионах — например, в городах и пригородах может долго удерживаться посредническая экономика после того, как в сельской местности с ней будет покончено.
Сегодня многие ожидают подобную трансформацию, и не без оснований. Сложность давно прошла точку отрицательного возврата в экономике США, как и в большинстве других секторов американского общества, и уход от посредничества во многих сферах должен привести к значительному улучшению нашей коллективной жизни. Из этого не следует, что переход будет легким для большинства. Фантастические уровни потребления энергии на душу населения сделали экономику абсурдно сложной, но и привели к тому, что у миллионов американцев относительно высокий уровень жизни и им не приходится стоять по пояс в навозе, с лопатой в руках.
Несколько лет назад, у среднего класса, проживающего в городах или пригороде и работающих на посреднических работах, было популярно заниматься “добровольной простотой” — в лучшем случае слабым подобием того, чем занимался Торо, в худшем – маркетингом рынка дорогостоящих “простых” продуктов. Несмотря на все недостатки, движение за добровольную простоту по крайней мере в своей идее, подтверждает главный вывод Тейнтера — о том, что сложность прошла точку уменьшения возврата.
В будущем, большое число людей будет испытывать то, что можно было бы назвать «вынужденной простотой»: уходом от посредничества в экономической жизни, отказе от образа жизни, который был возможен за счет дешевой энергии, и переходу к менее сложному – и часто менее удобному – образу жизни в пост-индустриальном мире. Будет любопытно понаблюдать за теми, кто проповедовал добровольную простоту в условиях, когда она больше не добровольная, и нет никакой возможности возвратиться к прошлой роскошной жизни.
Кроме того, вынужденная простота повлияет не только на образ жизни тех, кто в прошлом пользовался привилегиями. Она обещает покончить с определенными чертами экономической жизни, которые сегодняшние экономисты рассматривают как раз и навсегда установленные: среди них сама рыночная экономика.
***********
*Теория катаболического коллапса, предложенная Гриром в книге How Civilizations Fall: A Theory of Catabolic Collapse (2005), связывает ресурсы, капитал, потери и производство в экологической модели коллапса — когда производство оказывается не в состоянии поддерживать существующий капитал. В сложных обществах с истощением главных ресурсов (Грир включает в ресурсы также людские и информационные ресурсы, науку и др), существует риск катаболического коллапса, т.е. циклов с положительной обратной связью, обращающих капитал в потери. В данной модели проводится параллель между историческими примерами коллапса в обществе и процессами сукцессии в экосистемах. Распад Советского Союза можно считать одним из примеров катаболического коллапса. — ВП
************
Джон Майкл Грир
http://thearchdruidreport.blogspot.com/2014/10/dark-age-america-involuntary-simplicity.html
время одуванчика 