Но даже с формальной стороны, они не так уж неправы. Маркс был целиком занят проблемами человеческих существ, и его анализ и рекомендации были целиком человеко-центрическими. Такова риторика, например, у Энгельса (Анти-Дюринг), когда он говорит, что при коммунизме: «Человек первый раз станет настоящим сознательным хозяином Природы». С точки зрения экологии, это не очень привлекательная перспектива. ( «Сознательный» здесь не несет никакого экологического подтекста, а «хозяин» очень беспокоит). Как замечает Тереза Бреннан: «С традиционной марксистской точки зрения централизация производства была необходимым, если не достаточным, условием революции: соответственно любая революционная программа и любая революционная партия должна была защищать промышленное производство и централизацию». Она добавляет (и к этой мысли мы еще вернемся), что: «защита [промышленного производства] была прямой противоположностью взглядам Ганди, который считал, что «промышленная централизация» — это именно то, что разрушает истинный человеческий прогресс» (2003: 153)
Но даже те немногие марксистские мыслители, которые заняты экологической проблематикой, не способны до конца перестроиться [54]. Джоэл Ковел, например, говорит, что «Маркс не видит необходимости различать пользовательскую ценность (use-value) от внутренней ценности природы (intrinsic value). Другими словами, данный термин [внутренняя ценность — ВП] принадлежит экономическому дискурсу, и достаточен для охвата всего смыслового значения природы» (2007: 306, n. 28) – и в этом Ковел, по-видимому, не видит проблемы. Более «зеленой» интерпретацией марксизма было бы признание естественных пределов роста. Но пределы роста, связанные исключительно с благосостоянием человека, не являются сами по себе экоцентрическими; т.е., превращение независимой внутренней ценности природы в пользовательскую ценность для человека означает, что антропоцентризм входит через заднюю дверь. [55]
Другой момент, с которым должна быть осторожна экоцентрическая политика, это, прежде всего, опасность государственной власти (неужели мы так ничему и не научились у сталинизма, не говоря уже о кровавых банях в Камбодже и Иране?), и постепенное сползание в реформированный, мягкий, приятный индустриализм. Это цели, от которых марксисты скорее всего не откажутся, несмотря на кричащие уроки истории, показывающие, что как только люди добираются до власти, они становятся теми, кого сами сместили. [56]
Короче – «экоцентрические левые» – из которых лефтбио наилучший известный мне пример – «не являются анти-марксистами, но хорошо сознают ограничения Маркса и марксизма в отношении экологической перспективы» [57]. Но они также соглашаются с марксистской критикой и считают ее не только справедливой, но и неотложной. Они также выступают против сексизма и расизма, наравне с экономической несправедливостью. Но все эти проблемы должны рассматриваться внутри экоцентрического контекста. В конечном итоге, как замечает Роу, «Ни философский либерализм, превозносящий свободу, ни философский социализм, превозносящий равенство, не спасет нас от самих себя. История человечества закончится экологией, или ничем.» (2002: 7).
Существуют несколько дополнительных моментов, на которых я хочу остановиться, в особенности для тех, кто по-прежнему считает, что традиционная озабоченность левых вопросами этики и справедливости, должна оставаться исключительно прерогативой человека. Во-первых, сегодня, по некоторым оценкам, человечество, — представляющее собой около 0,5 % от общей биомассы Земли – потребляет, прямым или непрямым образом, около 24 – 39 % общего производимого фотосинтезом продукта на суше и море (вместе с 50% доступных источников пресной водой) [58]. Это и есть антропоцентризм в действии: один из биологических видов для своего пользования присвоил себе, по-крайней мере, четверть планетарной энергии, от которой зависит вся жизнь. Другими словами, человечество ведет себя как биологический эквивалент – и этический эквивалент, учитывая, что у людей есть выбор ( с чем согласится большинство, и левые в том числе) – капиталистического высшего класса, демонстрирующего свое расовое или патриархатное преимущество. Разве может с этим соглашаться прогрессивная политическая программа?
Во-вторых, вполне возможно представить себе мир, лишенный большинства биологических видов, которые прямо или косвенно не затрагивают человеческие интересы, и диких мест (хотя это трудно представить), в которых не существовало бы сколько-нибудь значительного проявление расизма, сексизма и неравенства; другими словами, мир, в котором прогрессивная антропоцентрическая перспектива была бы полностью реализована, но в то же время экологически опустошенный, или, в худшем случае, раздираемый экологическими несчастьями.
Но такой исход ожидает любую прогрессивную политическую программу – не только в самом конце, поскольку мы, как организмы, зависим от экологической динамики, но и гораздо раньше, из-за социальных и политических последствий социального стресса и беспорядка, войн, вызванных конкуренцией за убывающие ресурсы, как внутри стран, так и между ними.
В-третьих, когда существуют прямые конфликты между экономикой с одной стороны и находящейся под угрозой нечеловеческой природой (например, древними лесами) с другой стороны, мы знаем из опыта, как редко побеждает природа и какими бедными могут быть эти победы [59]. И в этом сражении интересы профсоюзов или коллективного труда стоят на той же стороне, что и капитал. [60]
И наконец, остается трудно воспринимаемым тот факт (как однажды выразился Сэнди Ирвин [2001]), что с точки зрения Земли последствия от проезда бронетранспортера или скорой помощи трудно различимы. И несмотря на то, что последний наверное все же легче переносится Землей, оба транспорта относятся всецело к антропоцентрическому миру, который срочно требует расширенной и более глубокой перспективы. Орвелл затронул эту перспективу в одном из своих простых и эгалитарных эссе, доступных большинству . В 1946 г , в «Некоторых мыслях по поводу обыкновенных жаб» он писал:
«Плохо ли радоваться весне и другим временам года? Я уточню мысль: будет ли политически предосудительным в то время, как мы все стонем под давлением капиталистической системы, утверждать, что жизнь становится гораздо радостней из-за песни дрозда, или желтеющего осенью вяза или других каких-нибудь природных явлений, не требующих ни денег или того, что издатели левых газет называют «классовым сознанием» ? Несомненно, там думают многие.»
Но эту мысль Орвелла нельзя назвать «правой». Далее он заключает:
«В любом случае, весна приходит даже в центр Лондона, и они уже не смогут остановить нашу радость… Атомные бомбы складываются штабелями на заводах, полиция рыщет по улицам городов, ложь несется из громкоговорителей, но земля по прежнему крутится вокруг солнца, и ни диктаторы, ни бюрократы, как бы глубоко они ни ненавидели этот процесс, не способны его остановить.»
В Главе 13 я высказываю такую мысль, что экоцентризм для того, чтобы быть реализуемым, должен быть анти – (или не) капитализмом; экоцентрическое общество должно быть прежде всего эгалитарным. Из этого, конечно, не следует обратное. Как говорит Ортон: «В антикапиталистическом подходе скрыта точка зрения, согласно которой именно индивидуальное богатство – главная проблема. Но природный мир может быть разрушен индивидуально и коллективно, как капиталистическим, так и социалистическим государством.» [61] Общее богатство, от которого все зависят, намного превышает размеры человечества, и то, что Ортон называет «экологической честностью», т.е. этикой, требует признания этого факта.
* * *
Патрик Кэрри, Экологическая этика, Polity, 2011, сс.117 -121.
время одуванчика 